Когда солнце поднялось над лесом, заливая зелень уже не легким рассветным багрянцем, но чистым золотом позднего утра, под стенами домика зафыркали кони и забрякала упряжь.
Гостей было трое.
Старший, на вид лет сорока, был неплохо одет и чем-то напоминал военного. Несуетливый в движениях, массивный, с наметившимся брюшком, но не из тех, кого уже можно назвать толстяком, в плотном колете светлой кожи, с потертой перевязью и боевой шпагой на ней. Он приехал на мышастом крепком коне, с которого спрыгнул с подозрительной легкостью.
Вторым был молодой человек лет двадцати пяти в фиолетовом, плохо сидящем камзоле явно с чужого плеча, зато при шпаге и двух пистолетах. Счесть его добропорядочным французом не смог бы и слепой наощупь. Ко всему прочему у молодого человека явно бегали глаза, и весь он казался нервически порывистым.
Третий не представлял собой ничего интересного. Серый колет со следами починки, надетый поверх некогда светлой рубахи, плотно облегал стройную фигуру; если бы не лицо, его можно было принять за двадцатилетнего, но морщины у глаз и скучающий взгляд выдавали возраст. Он спешился последним, привязал к коновязи невысокую ярко-рыжую кобылку и, придерживая шпагу, направился к дверям домика.

- Думаете, он явится сегодня? - со смешком осведомился у его спины молодой человек в фиолетовом. - Монжо! Смените гнев на милость, я уже раскаялся. Я же обещал вернуть вам долг, я верну!

Тот не ответил, принявшись ковыряться в замке ключом.

- Если нет, мы просто недурно проведем время, - бросил старший, задержавшийся возле лошадей. - Лавьоль, у вас кобыла засекается. Ковать надо.

- Я ее продам завтра, - засмеялся человек в фиолетовом и тоже направился к домику. - Куплю что-то получше, вот вроде вашего Жуира.

Ключ наконец провернулся в замке и дверь с легким скрипом начала открываться. В щели показался серый колет и лицо с модной бородкой.
Монжо вошел первым, сразу направился к очагу. Поименованный Лавьолем молодой человек появился чуть погодя, бросил сумку с чем-то тяжелым на стол.
Третьего нигде не было видно, и через несколько минут Монжо спросил:

- А где Шальтрэ? Он там ночевать собрался?

- Сказал, обойдет дом. На всякий случай.

- Испортит нам все, - недовольно проворчал Монжо, принимаясь разводить огонь. - А если заметят его? А если тот не один будет? Дурная идея.

- Деньги хорошие, - хмыкнул Лавьоль, принимаясь извлекать из сумки припасы. - Я бы выпил пока.

В воздухе звенели громкие проклятия. Кого-то явно зацепило. Кого и насколько сильно, было не разглядеть. Но в ответ, по темной фигуре в дыму, тоже грохнул выстрел.
Теодору повезло, кусочек свинца свистнул возле головы. А потом на него сбоку вылетел невысокий фехтовальщик с обнаженной шпагой и перекрыл путь к Лавьолю, который, бросив разряженный пистолет, держался за простреленную руку и страшно богохульствовал.
Снаружи послышался топот, но вряд ли кто-то из участников событий, трижды оглушенных пальбой в доме, обратил на него внимание до того, как дверь распахнули ударом ноги.

Монжо уклонился, но не успел сделать это как следует - кончик шпаги вспорол ему щеку. Наемник успел еще шагнуть вперед, осознать близость противника и ответить ему не ударом шпаги, но пинком в живот, так близко оказался Ронэ.
А Шальтрэ наконец преодолел несколько шагов, отделявших его от дерущихся. Кровь, густо стекающая по лицу Монжо на шею и колет, заставила его действовать очень быстро, и наемник ударил - не шпагой даже, а эфесом в голову бретера, вовсе не вынимая оружия из ножен, только из петли на поясе.

- Я его застрелю к черту, - плакался Лавьоль, которому мельтешащие фигуры товарищей не давали прицелиться.

Монжо упал, вопля не получилось - полный рот крови не способствует крикам, а проклятия вышли смазанными. Он так и зажимал одной рукой распоротую щеку, а второй, выпустив шпагу, схватился за бедро.
Лавьоль наконец взял на прицел бретера, но рука его ходила из стороны в сторону от боли, и он всерьез рисковал пристрелить своего же товарища.
А Шальтрэ... Едва аяла ушла вниз, он шагнул следом за отступившим Ронэ и ударил еще раз и снова эфесом, хорошо помня приказ - проучить как следует, но не убивать. В конце концов, и этот живчик пока никого не успел убить. Но Шальтрэ оставался единственным из компании, кто не получил раны. Нельзя винить друзей, если они захотят отомстить.
Поэтому следующий удар оказался так силен, что сбил бретера с ног, а потом наемник наконец сбросил ножны со шпаги. И не отказал себе в удовольствии наступить на руку с аялой. Кончик шпаги смотрел в голову бретера.

- Лавьоль, положите пистолет, - попросил Шальтрэ. Голос его был весьма недобрым, он глядел на Ронэ, явно примериваясь.

- Я ему тоже что-нибудь прострелю! - проворчал молодой человек, но послушался и подошел поближе, оставив заряженный пистолет на столе. Из простреленной руки лилась кровь, стекая на пол, и он придавил рану ладонью. - Вот гад!

Отредактировано Провидение (2016-09-01 14:28:12)

Никто не ждал от него удара. Дага вошла в тело, легко пройдя плотную кожу сапога, и Шальтрэ взвыл не хуже Монжо, отскакивая в сторону:

- Дьявол!

Лавьоль стоял слишком близко, чтобы не пнуть Ронэ по ребрам - тут же. И недостаточно далеко, чтобы увернуться после этого, если бы бретер захотел ударить дагой и его.
Компания, привыкшая без затей убивать своих жертв, оказалась не так ловка там, где нужно было только избить и бросить на месте избиения. А может, дело было в том, что каждый из них понимал, что имеет дело с дворянином.

Шальтрэ никак не мог отбить этот удар, стоя на одной ноге, и потому шпага бретера беспрепятственно вошла в его грудь.
Еще через мгновение единственным стоящим в небольшом домике был Ронэ. Заляпанный чужой кровью, потому что из бедра упавшего Лавьоля еще бил небольшой фонтанчик, уже иссякающий, но еще пополняющий широкую лужу под мраморно-бледным телом.
Шальтрэ хрипел на полу, и неизвестно было, доживает он последние минуты или имеет зыбкие шансы на выздоровление. А Монжо, раненый в лицо и в ногу, похоже, трезво оценивал свои шансы. Он ругался от боли, все так же отхаркивая кровь и зажимая руками раны, и не проявлял никаких агрессивных намерений.

Отредактировано Провидение (2016-09-03 14:04:25)

- Не было приказа... - Монжо повернул голову так, чтобы кровь сама вытекала из раны и не было необходимости ни глотать густую соленую жидкость, ни плеваться. - Убивать вас.

Он не знал точно, имеет ли кто-то из его спутников шансы на выживание. Но сам умирать категорически не хотел.

Теодор не поверил. И это легко было прочесть по его лицу. Не убивать?

Но старший – Шальтрэ – бил эфесом. И не добил.

Почему – не убивать? Если Ришелье знал, что он задумал, если отправил этих людей…

Было ли предательством то, что он хотел сделать? Вмешаться в замыслы своего патрона? Если монсеньор тоже так не считал… Или не знал, что он знает, кто за этим стоит… Если монсеньор давал ему шанс…

– Не было, – повторил он. – А какой – был?

- Отделать... Как следует, - здоровая сторона лица наемника дернулась в усмешке. - Бросить тут. Все.

Никаких особых секретов он не выдавал. По собственному мнению.