Эжени нервничала. До сих пор ей не приходилось пробираться в чужие дома. И если в спальню к Эмили они проникли легко, теперь предстояло пройтись по особняку и не выдать себя. А если их заметят?
К сожалению (или к счастью?) темно было не только в малой гостиной. Пробираться туда пришлось весьма и весьма осторожно, а мадам де Вейро казалось, что с каждым шагом сердце все громче колотится в груди.
Чтобы отвлечься, она думала о деньгах. Ронэ упомянул немалую сумму. Зачем она Эмили? Неужели граф, ее муж, проигрался в карты? Или на пари, тоже может быть. Неужели ему совсем некому помочь?

- Зачем ей такие деньги? - шепотом спросила Эжени, когда они притаились в гостиной, вслушиваясь в звуки на этаже.

Там, в спальне у юной красавицы, это не было похоже на шутку, и Эжени не поверила. Только поколебалась немного, настоять на своем сейчас или спросить потом у Эмили. И в итоге решила совместить.

- Я никому не скажу, - она говорила почти беззвучно, так же вслушиваясь в ночь. - Граф играет, да?

На счастье или на беду Теодора, мадам де Вейро уже была замужем, имела некоторый опыт общения с мужчинами и знала кое-что об их коварных уловках. Впрочем, именно эту она находила очаровательной. Но целоваться и подслушивать одновременно очень трудно! Это именно те вещи, которые лучше делать по отдельности. Если хочешь делать их хорошо.
А уж целоваться с любовником и думать при этом о монахинях!..
Определенно, Ронэ дарил ей множество новых впечатлений. Но звук шагов заставил южанку упереться ладонью в грудь бретера.

- Пора! Кажется, пора...

Эжени кивнула, потом сообразила, что он мог не заметить в темноте, и шепнула: "Хорошо", проскальзывая мимо бретера и задержавшись только для того, чтобы мимолетно дотронуться губами до его щеки.

Уже перед дверью Катрин она вдруг поняла, что сестра, наверное, расскажет мужу о ее визите. И по спине пробежал легкий холодок. Если Клейрак ничего не сделал бы ей за непослушание (а что, в самом деле?), то Эмили и Ронэ... "Дорогой брат" так легко мог испортить репутацию молодой графине и отказать бретеру от дома, и это если еще не сильно рассердится.
Мадам де Вейро это тревожило, но не сильнее судьбы Катрин, поэтому она осторожно толкнула дверь и вошла в спальню, молясь про себя, чтобы хозяйка дома не испугалась и не вздумала поднять крик.
В небольшой комнате стоял полумрак. Света от одинокой свечи, теплившейся на столике возле кровати, не хватало, чтобы разогнать его как следует. Эжени осторожно шагнула к постели, надеясь, что Катрин не проснется сразу, и она успеет все объяснить; но женщина, лежащая на кровати, совсем не походила на ее сестру!
Южанка успела зажать себе рот ладонью, прежде, чем поняла, что это все-таки Катрин. Она походила на собственный призрак. От прежней цветущей красоты ничего не осталось. Бледная, почти прозрачная кожа обтянула лицо, заострив черты; под глазами залегли отчетливые темные круги. Одна рука лежала поверх одеяла и Эжени удивилась тому, какая она тонкая, как у ребенка. В этом было свое изящество, ужасное изящество приближающейся смерти. На локтевом сгибе алел след недавнего кровопускания.
Справившись с оторопью, Эжени склонилась к сестре, пытаясь уловить звук дыхания. Тихий шелест немного ее успокоил.
И это называется "Нет причин для беспокойства"? В эту минуту мадам де Вейро своего зятя искренне возненавидела.
Она огляделась. На столе, рядом с подсвечником, стояла баночка с нюхательной солью и кружка. Эжени сунула туда нос. Отчетливо пахло валерианой и мятой. 

- Черт возьми, - беззвучно прошептала она. Это все, что оставил им врач?! А он здесь был, этот врач, или Клейрак целиком положился на монашек?
Подавив мгновенный порыв закатить скандал на весь дом, мадам де Вейро, внутри кипя от гнева, прошлась по комнате, пытаясь найти хоть что-то, что указывало бы на лечение. На одиноком стуле лежала подушечка, набитая высохшей душистой травой. Судя по запаху, лавандой. Под кроватью, кроме ночной вазы, стоял таз для кровопусканий.

Эжени замерла, обхватив себя руками за плечи и кутаясь в полумрак, будто в плащ. Никогда еще ей не было так страшно. Как если бы одна из детских историй стала вдруг реальностью и оказалась совсем недетской. Катрин бредила, бедняжка, но говорила такие страшные вещи.  Какой еще свет?! Какую кровь, куда отдать?!..
Донья Консепсьон что-то говорила о том, что детей увезли из дома. Выходит, что-то Катрин все же понимала. Но какую... ересь она несла!
Мадам де Вейро осторожно отступила на шаг от кровати. Потом еще и еще.
Очень хотелось разбудить сестру и расспросить, но тогда Эмили и Ронэ... Нет, нельзя, нельзя!
Молодая женщина замерла, прислушиваясь. Наверное, нужно было уходить. Эмили большая умница, но под силу ли ей задержать обеих монашек?
Но Катрин звала какого-то патера... Какого патера можно звать среди ночи, и почему патера? Клейрак не говорил ни о каких кюре в этом доме.

- Тише, - попросила южанка, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Может быть, Катрин снова очнется? И снова позовет неведомого патера?

- Я хочу... Я должна услышать, о чем они говорят, - она неуверенно сделала шаг в сторону выхода из гостиной. А если Клейрак решит зайти к жене?

– Тише, – эхом откликнулся бретер. Обнял ее вновь, увлекая в тень у самой двери. – Нельзя.

Эжени очень хотела признать его правоту. И она бы послушалась, но он не слышал того, что слышала она.
О Господи, а кто ей поверит?! Да она бы сама себе не поверила!

- Идемте, - она попыталась не то высвободиться, не то увлечь Ронэ за собой. - Послушаем вместе, вы же мне не поверите...

Вот теперь даже в шепоте южанки слышалось неподдельное отчаяние.