Написать шурину было сродни подвигу. И действительно, где был он, лекарь из забытого Богом захолустья, и могущественный министр короля Франции. Прошло уже больше пятнадцати лет с тех самых пор, когда имение Ришелье потряс небывалый скандал, а Анри дю Плесси грозился колесовать безродного докторишку, посмевшего положить глаз на его сестру. Маркизу, ныне покойному, было неведомо, что его младший брат, призывавший главу семейства к благоразумию, поспособствовал бегству Изабель с человеком, чьё имя было предано проклятию.
Сказать, что Луи никогда не пожалел о своём поступке, было бы ложью. Он никогда не произносил это вслух, но нередко задумывался о том, как сложилась бы его судьба, сумей он исцелиться от наваждения, называемого любовью. О, сейчас бы он был уважаемым доктором в Пуатье или даже в самом Париже, изредка вздыхая об утраченном счастье с мадемуазель дю Плесси, но сохранившим положение и виды на будущее.
Однако все эти рассуждения не имели ровным счётом никакого значения.
Он сделал свой выбор и покорно нёс его последствия, став преступником и изгнанником, в поте лица добывая свой хлеб, который на родине казался бы слаще, и расставшись с иллюзиями когда-либо вернуться домой. Следовало признать, Изабель в этом оказалась ему надёжной опорой. Она не капризничала и не попрекала мужа скромностью их бытия, терпеливо поддерживая домашний очаг и воспитывая детей, рождённых в браке, что не получил одобрения их семей. И за это доктор Пиду был ей благодарен, понимая, что не зря всем рискнул, будучи ослеплённым страстью молодым человеком.
Когда тяжёлые времена безденежья сменились определённостью и даже тем, что в Доле можно было бы обозначить как солидность, чета наконец-то обрела спокойствие и уверенность в дне завтрашнем.
Пока не случилось странное.
Пациенты умирали, один за другим, и слухи об этом опережали самого Луи, грозя разрушить его репутацию, практику и тем самым подорвать благополучие семьи. Что он делал не так, он не мог определить, сотни и сотни раз обдумывая свои шаги в лечении, повторяя рецепты снадобий и перечень болезней, которыми были одарены покойники. Как назло, он нигде не мог обнаружить ошибки, что повлекла бы летальный исход, это было невозможно, нелепо. И всё-таки произошло уже трижды.
Куда бежать дальше? В Брюссель? Начинать всё заново? Это была самая последняя возможность, отчаянная мера, если не удастся всё решить сейчас. И тогда Пиду взялся за перо.
Руки тряслись, когда он выводил непривычное обращение к человеку, с которым они могли бы называться хорошими приятелями, если не друзьями. Но то было слишком давно, а они оба изменились. Теперь его шурин, увенчанный лаврами победителя бунтовщиков-гугенотов, был как никогда близок к трону, и как знать, быть может, он сумеет помочь опальным родственникам.
После причитающихся поздравлений и изъявлений преданности, равно как и благодарности за устроенный брак, доктор просил его преосвященство позволить ему и его семье вернуться во Францию, сняв с него обвинение в похищении девицы благородного сословия. Он согласен был жить в тишине, не оглашая родства с министром, лишь бы им с Изабель вновь позволили подышать с младенчества знакомым воздухом. После этого Луи поведал о сомнительной гибели пациентов, от которой, по его словам, был всего один шаг от изгнания из Доля.
К счастью, почта быстро добралась до Парижа, и никто из пациентов доктора Пиду не успел скончаться за это время. Господь свидетель, никогда он не ожидал ответа на своё письмо с таким нетерпением, хотя и убеждал себя, что Арман, то есть, господин главный государственный министр наверняка слишком занят теперь, чтобы думать о судьбе блудных родственников.
Но надежда, как известно, умирает последней.
Отредактировано Луи Пиду (2017-01-13 00:37:13)