Ранее:
Мой друг, в твоих руках моей надежды нити...
- Подпись автора
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Письмо счастья. 12 февраля 1629 года
Ранее:
Мой друг, в твоих руках моей надежды нити...
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Если бы не мадам де Шеврез, ни за что бы Луиза не стала раздумывать над тем, как передать письмо шевалье де Корнильону. Конечно, вопрос, как не передать его и все равно помочь шевалье де Трану, правда, был ничуть не проще, и когда она поняла, что у нее ничего не придумывается, она решила, что пусть он тоже подумает. Поэтому на следующий день она переслала ему записочку, а вечером по пути из Лувра велела носильщикам остановиться у той парфюмерной лавки - потому что теперь-то она понимала, почему у мэтра Тома такая замечательная помада, и часто заходила что-то посмотреть или купить и всегда гадала, есть ли кто-то в той гостиной, но всякий раз, как ей было надо, гостиная была свободна.
Мэтр Тома при виде ее почтительно поклонился и тут же рассказал, что как раз вот составил новый травяной сбор, с душицей, и не желает ли она попробовать, и Луиза, конечно, согласилась, и он проводил ее в гостиную, где уже оказался и кувшинчик с готовым настоем, и шевалье де Тран, которому Луиза улыбнулась и протянула обе руки - не для поцелуя, а как другу, потому что он был ей другом и она очень хотела эту дружбу сохранить.
- Вы всегда так добры ко мне, друг мой, - растроганно сказала она, - а я такая нехорошая!
Зато она позволяла ему звать ее по имени и иногда сама называла его Габриэль, это же было не ничего? И они еще целовались иногда, а потом она всегда очень страдала, что она дурная женщина и он перестанет ее уважать, но к счастью, он пока не перестал, и за это она восхищалась им еще больше.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Де Тран шагнул навстречу и бережно взял ее руки в свои.
- Ну вот, опять вы на себя наговариваете, - мягко пожурил он Луизу.
Единожды совершив ошибку, Габриэль не торопился больше и принимал установленные ею правила игры. Она хотела видеть в нем друга, и пикардиец не возражал - пусть и хотел большего, и надеялся в глубине души. Но довольствоваться малым он тоже умел. Ждать, сколько нужно, по капле возвращать и укреплять так неосторожно утраченное доверие. Приручать ее, словно волшебную птицу из сказок, что рассказывают детям. Ту, которую нельзя поймать и которая сама садится на раскрытую ладонь.
В этом, пожалуй, было что-то... даже более увлекательное, чем если бы мадам де Мондиссье сразу поддалась на попытки бывшего гвардейца очаровать ее.
...Иногда она позволяла себя целовать, и ради этих мгновений Габриэль готов был мириться с чем угодно.
- Вы очень хорошая, - заверил ее де Тран. - И я бесконечно рад вас видеть.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза смутилась и руки отобрала, хотя не сразу, конечно, потому что она же не деревянная была и ей тоже было приятно.
- Я тоже, - прошептала она, а потом быстренько поправилась: - Очень-очень. Но это ведь потому что мы друзья, да? Я придумала одну вещь, чтобы вам помочь… Если вы поможете ее величеству в одном деле, то ее величество возьмет вас на службу, это же будет хорошо?
Ее величество не хотела, чтобы она про нее даже упоминала, но Луиза подумала и решила, что это было неправильно - Габриэль все равно поймет, если она про какую-нибудь подругу заговорит, он же такой умный, а так она как будто больше ему доверяет. Нет, она ему доверяла, конечно, иначе бы вообще говорить с ним про это не стала, но мужчинам очень часто надо объяснять, что происходит, а то они не поймут, какая ты хорошая.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
- Это будет просто прекрасно, - искренне заверил ее Габриэль.
Ее величество... Однако. За такие шансы следовало бы хвататься обеими руками. Сам де Тран предпочел бы, конечно, держаться от королевы и ее двора подальше. Но, во-первых, не хотелось расстраивать Луизу, которая так для него старается. А во-вторых...
Помощь ее величеству в одном деле, для которого ей понадобился человек со стороны. Капитан будет в восторге. Или в бешенстве, зависит от того, что за дело. Вряд ли, впрочем, человеку с его репутацией доверят что-нибудь действительно важное. Не так сразу. А там... там будет видно.
- Я полностью к вашим услугам, - пикардиец коротко склонил голову, не отводя, впрочем, взгляда. - К вашим и ее величества, разумеется.
Столь умная и проницательная женщина, какой была Луиза, наверняка понимала, что в первую очередь бывший гвардеец готов подписаться на что угодно ради нее, но и готовность служить королеве следовало выразить. Хотя бы формально.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза почувствовала, что она опять краснеет - он был такой чудесный, шевалье де Тран, а она морочила ему голову, вместо того, чтобы отказать, чего ей вовсе не хотелось, или согласиться, что было неправильно. Но ведь она же никогда не просила, чтобы он рисковал по-настоящему, и даже сейчас она была осторожна не только ради себя и ее величества, но еще и ради него же! И награду она ему пообещала честно, и если ее величество останется неблагодарной… да нет же, когда это ее величество была неблагодарна?!
- Об этом никто не должен знать, - предупредила она. - Никто-никто кроме нас с вами, хорошо? Потому что я не должна была даже вам пересказывать, от кого это поручение на самом деле, но… Но я решила, что я лучше вам скажу.
Во-первых, потому что он бы сам в первую очередь о королеве подумал, а если бы не подумал, то с чего бы ей самой было передавать письма в Бастилию, если не своему возлюбленному, а тогда бы он обиделся. Во-вторых, потому что иначе она ему никакую награду пообещать бы не могла. И в-третьих, потому что когда человеку доверяешь, то надо ему доверяться, хоть в чем-то, и обязательно еще показывать, что доверяешь, чтобы труднее обмануть было. Как и ее величество делает - ну как ее обмануть можно, такую чистую и доверчивую?
Она шагнула почти вплотную и понизила голос до шепота:
- Надо передать записочку в Бастилию, одному узнику. И, Габриэль, я совсем не знаю как, совсем…
Расстройство в ее голосе было самым настоящим - она куда больше хотела бы просто сказать ему, к кому пойти и что сказать, чем вот так - может, это вообще нельзя было сделать!
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
В Бастилию?.. И кто же там сидит, и, главное, за что, если королеве требуются такие ухищрения для передачи письма? На мгновение де Тран задумался о том, что поручение это могло и не иметь никакого отношения к ее величеству, и упомянута королева была только для того, чтобы придать просьбе весомости и важности. До сих пор Луиза ни разу не дала повода заподозрить ее в подобном лукавстве, и думать о ней в таком ключе было мерзко... но и вовсе не думать об этом Габриэль не мог.
Пикардиец поискал в себе намек на ревность - и не нашел. Она и так не принадлежала ему, и, быть может, никогда и не будет принадлежать, ни мгновения, и это рождало горечь и глухую тоску. И если это она пишет кому-то в Бастилию, прикрываясь именем королевы... что ж, больнее от этого одному бывшему гвардейцу уже не станет. Разве только от мысли о том, что Луиза настолько в нем не уверена, и не говорит все как есть. Во имя всех святых, пусть это действительно будет письмо ее величества.
- Хорошо, что вы сказали, - серьезно отозвался де Тран. - В таких делах лучше понимать всю их важность. Обещаю, это останется между нами.
Это было самой бессовестной ложью, и будь пикардиец на десяток лет младше, то залился бы краской до ушей, но сейчас все укоры совести оставались при нем, не отражаясь ни во взгляде, ни в голосе.
Он бережно опустил руку на плечо женщины, которая была так близко и так бесконечно далеко, - жестом исключительно дружеским. Как бы ни хотелось иного.
- Не волнуйтесь об этом, - так же тихо шепнул Габриэль. - Как - это моя забота. Скажите только, кому.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Вот честное слово, так на самом деле влюбиться можно - когда так говорят. «Вы не волнуйтесь, я все сделаю». Луиза ужасно тронута была, и взгляд хотя отвела, недостаточно быстро - он наверняка ее восхищение заметил, и благодарность, и… Луиза бы даже сама не смогла сказать, что это было, но только он же ей на самом деле нравился, а когда так говорил… она вообще таяла - не потому что в благодарность, а просто потому что ей так тепло становилось - ведь это именно так и видно, что любят. И не в королеве было дело совсем, и не в том, что так он самому себе поможет - он просто хотел ей помочь.
- Габриэль, - прошептала она. - Вы в самом деле мой добрый ангел. Это шевалье де Корнильон.
Обычно она бы постаралась, чтобы по ее лицу осталось непонятно, что она про свое поручение думает, но потому что она думала, на самом деле, только о том, какой он чудесный, ее шевалье де Тран, она не удержалась от гримаски, когда назвала шевалье де Корнильона, и поспешно вытащила из-за корсажа письмо - чтобы отвлечь внимание. Печать была самая простая, но бумага была дорогая, а если кто знал благовония ее величества, то мог бы и узнать.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Луиза, сама того не зная, прекрасно отвлекла его от всего того, от чего хотела отвлечь и даже немного от того, от чего отвлекать вовсе не планировала. И не извлеченным из-за корсажа письмом.
Прозвучавшее имя заставило де Трана на мгновение недобро прищуриться. Он принял письмо из рук Луизы и спрятал, но разумом в это время был не совсем здесь и сейчас.
...Когда его слуга, вернувшись, обмолвился о том, в чем именно он участвовал, кто еще там присутствовал и чем все кончилось, де Тран пошел к капитану, чтобы вежливо поинтересоваться, с каких пор гвардия так обращается с благородными дамами и за что мадам де Мондиссье загнали в подвал. О, Кавуа рассказал ему... И о том, во что впуталась Луиза, и о том, какую роль во всем этом сыграл небезызвестный обоим шевалье де Корнильон.
До сих пор Габриэль относился к нему равнодушно. Как к молодому, взбалмошному мальчишке, которого в первую очередь интересуют острые ощущения, и из которого в будущем, быть может, еще выйдет толк - если шевалье не погибнет раньше. После знакомства, окончившегося визитом к раненому Варгасу, они почти не общались, изредка встречаясь в зале у Мендосы. И в своих докладах капитану де Тран о нем практически не упоминал - если только Кавуа не спрашивал прямо.
События того дня это отношение существенно изменили. Видит бог, и одного только убийства Мартеля было достаточно. Но то, что Корнильон втянул мадам де Мондиссье в эту дурацкую авантюру, со всем, что за ней последовало... За все это он заслуживал доброй стали в какую-нибудь жизненно важную часть тела. По меньшей мере.
Да как вообще Луизу угораздило с ним связаться?!.
Было и еще кое-что. Кусок мозаики, вставший на место, как родной, и развеявший все сомнения относительно того, чье это на самом деле письмо.
Кавуа тогда упомянул о некой высокопоставленной особе, что скрылась вместе с Корнильоном, и личность которой он, по каким-то своим соображениям, не мог раскрыть. Что ж, теперь это становилось более чем ясным. Нет, определенно, капитану будет очень интересно взглянуть на эту весточку...
- Я передам письмо, - пообещал Габриэль. - Но, Луиза, прошу вас... Держитесь подальше от этого человека. Если вдруг он вновь окажется на свободе.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза проводила исчезнувшее письмо встревоженным взглядом. Неужели она все-таки делает ошибку? Ее величество, верно, очень бы огорчилась, если бы узнала, что ее верная подруга, едва вернувшись домой, тут же чрезвычайно осторожно распечатала и прочла вверенное ей послание - и даже не один раз. Каждое слово этого примечательного документа хранилось теперь в ее памяти, и даже в правильном порядке:
Сеньор, я пишу вам, не имея иной возможности выразить свою признательность… Сложно найти награду, достойную ваших подвигов. Я перед вами в долгу. Вскоре заключению вашему придёт конец. Пока это единственное, что я могу сделать для вас.
Увы, мне жаль, что невозможно нам увидеться до того, как вы покинете Париж, храбрый рыцарь. Надеюсь, однажды мы с вами встретимся вновь. Да хранят вас Бог и Пресвятая Дева!
Прощайте же, сеньор!
На письме не было подписи, тут она поступила верно, и что адресата по имени не назвала - это тоже было правильно, но почерк королевы узнала бы любая из ее дам, да и не только их. Опрометчивое обещание - ужасно рискованно, а вот дата… дата - 10 февраля - и обещание вместе подсказали бы читателю, к какому сеньору, скорее всего, обращалась ее величество. Неосторожно, ай-яй-яй, как же неосторожно! Нет, вообще не поставить дату, было бы, наверно, еще хуже, а если поставить дату, скажем, несколькими месяцами или неделями ранее… ой, ну тогда бы шевалье де Корнильон ничего не понял!
Ох, Луиза бы лучше ничего не писала, но раз ее величество так хочет передать шевалье весточку…
Луиза подняла на шевалье де Трана преисполненный признательности взгляд и вздохнула. Если окажется…
- Окажется, - прошептала она в ответ. - А что - вы его знаете?
Вообще-то, по-хорошему, стоило бы предупредить шевалье де Трана о том же, о чем он предупредил ее, но тогда бы она точно ничего больше не узнала, а так можно было попробовать.
Письмо собственной рукой Ея Величества начертано
Отредактировано Луиза де Мондиссье (2019-03-26 23:46:26)
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Окажется, значит. Уж не ее ли величество этому поспособствует?
Уточнять Габриэль не стал. Луиза любопытна, а ни лгать ей, ни объяснять настоящие причины своего интереса он не хотел.
Будет даже лучше, если Корнильон окажется на воле. Пока стены Бастилии надежно хранят его от тех, кто хотел бы перекинуться с шевалье парой ласковых на языке стали. Но как только его выпустят...
Мартеля многие в гвардии любили. И среди них обязательно найдутся достаточно умелые, чтобы обеспечить одному не в меру везучему господину скорую встречу с Создателем. Сам де Тран рассчитывал воспользоваться обретенным знанием для того, чтобы оказаться первым в этом списке. Последняя его встреча с Мартелем закончилась... не слишком хорошо, и теперь единственной возможностью примириться с некогда добрым другом оставалась месть за его кровь.
- Знаю, - ответил он Луизе. Взгляд пикардийца, холодный и недобрый, тут же смягчился, встретившись со светлым серебром ее глаз. - Мы не слишком хорошо знакомы. Но достаточно, чтобы у меня были основания предостеречь вас.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза, конечно, сразу поняла, что шевалье де Тран шевалье де Корнильона очень не любит - по глазам было видно, что очень! - и ей, естественно, сразу же стало страшно любопытно, за что это: он же был совсем еще молоденький, шевалье де Корнильон, и не гадкий, даже наоборот очень милый, хотя неприятностей от него было ужасно много. Если бы шевалье де Тран еще служил господину кардиналу, можно было бы подумать, что это из-за того, что шевалье де Корнильон одного из гвардейцев в тот раз заколол - того бедного шевалье, за которого она свечку Святой Деве Марии поставила, не Шарлеманя, а Мартеля - она только так имя и запомнила, но ведь эта драка только недавно приключилась, а Габриэль, то есть шевалье де Тран, уже давно…
- Он вам тоже гадость сделал, да? - спросила Луиза, сочувственно глядя на него. Конечно, ей шевалье де Корнильон доброе имя, в конечном итоге, не испортил - но только потому, что они с господином де Кавуа договорились, и ее величество постаралась потом правильные слухи распустить, и сеньор маркиз тоже, и месье де Мондиссье, и она сама, но вообще-то она была на него зла, хоть и не думала, как сеньор маркиз, что он это нарочно сделал - только по недомыслию. - И не со зла, да?
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
- Мне - нет, - честно признался де Тран. - Но он убил моего друга и втянул в неприятности вас.
А еще близко водился с завсегдатаями Мендосы, что тоже не добавляло ему репутации в глазах бывшего гвардейца. Но об этом Габриэль говорить не стал, сам не лучше, и плевать, что он-то там ошивается по делу. Может и Корнильон - по делу, черт его знает...
- Вы расскажете мне, что произошло там? - попросил он. Общую картину Габриэль худо-бедно сложил со слов Кавуа и собственного лакея, но ему было крайне интересно, что и как расскажет сама Луиза. По многим причинам.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
У Луизы даже губы задрожали, и совсем непритворно, потому что она подумала сразу, какие сплетни он, наверно, слышал и что он, наверно, думает, и она сразу отвернулась, чтобы он не заметил, но потом она подумала, что он же господина капитана знает и вряд ли будет думать, что он с ней бесчестно обошелся, но все рассказывать, что там на самом деле было, ей не хотелось, а врать еще меньше, потому что друзьям врать нехорошо, а правду он мог и сам знать.
- Ничего дурного, - сказала она, - и все хорошо закончилось, и… я сама виновата тоже, конечно, и я за месье де Мартеля молюсь иногда, и мессу заказала, это же он, да? Он не дурной человек, месье де Корнильон, но такой… он о последствиях не думает совсем, как будто все понарошку.
Она подумала еще о том, как он полез ее целовать, когда мадам д’Эссен вошла, но это она бы шевалье де Трану ни за что бы не рассказала, и поэтому когда она к нему снова повернулась, она постаралась улыбнуться повеселее.
- Давайте не будем о нем говорить, ладно? Ему надо передать письмо, чтобы он знал, что о нем помнят, иначе он может еще какую-нибудь глупость сделать.
Вот, она даже чистую правду сказала! Потому что именно поэтому она и решила, что надо попробовать.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
- Не будем, - согласился Габриэль. Хватит с него и королевского внимания.
...Глупость, значит, может сделать, если о нем забудут. Например, начать рассказывать не то и не тем?
Письмо жгло карман. Пикардиец был намерен самым бесчестным образом вскрыть его лично, и потом уже передавать кому бы то ни было - или не передавать. Второй вариант ему не нравился. Не хотелось подводить Луизу, которая, похоже было, и так от этого поручения не в восторге. Да и капелька расположения ее величества могла бы стать серьезным подспорьем... и принести россыпь самых разнообразных проблем, но об этом де Тран не стал задумываться раньше времени.
Но если капитан решит, что шевалье де Корнильон обойдется без весточки, придется выдумывать красивое оправдание. Проще было действительно передать чертово письмо.
- Спасибо за Мартеля, - это не было формальной благодарностью, забота мадам де Мондиссье о случайном гвардейце, которого она вряд ли знала, действительно его тронула. - Вы удивительно добрая женщина, Луиза.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Вот как Луизе все-таки не хватало умения вовремя расплакаться! Потому что как раз сейчас это пришлось очень кстати - не рыдать, конечно, а слезинку уронить, чтобы она скатилась по щеке, такая одинокая, а она могла бы отвернуться снова, и тогда шевалье де Тран мог бы ее обнять и утешить!
- Я скверная женщина, - вздохнула Луиза, поспешно отбрасывая мысли о бедном шевалье де Мартеле, которому она все равно никак уже не могла помочь, а тогда зачем о нем думать? - Если бы не моя доверчивость…
Тут она, конечно, преувеличивала, потому что устроила это все сама королева, а она только слушалась, и не получилось бы, наверное, ее величество от прогулки этой отговорить, как с письмом не получилось, но если бы ей хотя бы на минуту в голову пришло, что шевалье де Корнильон сеньору маркизу не рассказал… Сама хороша, конечно, надо было рассказать, надо было, а значит, все-таки виновата!
- Только не думайте!.. Вы самый лучший и преданный друг, Габриэль, не думайте, что я этого не знаю.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
- Вы вовсе не скверная, - возразил пикардиец. - У вас большое сердце, вы верите людям и умеете видеть в них доброе, разве это плохо? И в том, что некоторые из этих людей иной раз поступают дурно и разочаровывают, нет ни капли вашей вины.
Габриэль мягко привлек ее к себе, на мгновение заключая в объятия, готовый отпустить, ощутив малейшее сопротивление - в последнее время он отточил это умение до совершенства, но чем дальше, тем реже приходилось применять его. Это не могло не радовать.
- Я никогда, ни секунды не сомневался в вас, - заверил он Луизу, и это было ложью, конечно, но такой, в которую де Трану самому хотелось бы верить. - Ваши дружба и доверие - самое ценное, что у меня есть. Я этого не достоин.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза подумала, что она все-таки не очень хорошая, потому что она не только не расплакалась, когда Габриэль это сказал, и не призналась ему, что она на самом деле даже ему не очень доверяет, но с другой стороны, и не очень-очень плохая, потому что если бы она была очень плохая, она бы уже давно изменила месье де Мондиссье, так ей нравился Габриэль и такой он был чудесный. Правда, тогда он бы, может, перестал бы ей помогать, а если бы она рассказала ему правду, он бы наверняка страшно огорчился, а зачем ей было его зря огорчать? Ведь это не то чтобы она так могла - раз, и начать чувствовать по-другому, а чтобы она делала глупости, он бы, наверно, и сам бы не захотел, а если бы захотел, то не так он ее и любит и тогда его не так жалко. Но она все равно позволила ему себя обнять и даже положила голову ему на грудь - не потому что думала, как себя правильно повести, а потому что она и правда была очень тронута.
- Вы мой лучший друг, Габриэль, - прошептала она. - Самый лучший какой только бывает, честное слово. И я постараюсь вам помочь, я обещаю.
Тут, наверное, надо было посмотреть ему в глаза, но Луиза не решилась, потому что если бы она это сделала, он бы наверняка ее поцеловал, а она была совсем не железная и если бы он ее поцеловал, то одна Пресвятая дева знала бы, что бы она ему позволила.
- И… и… и мне надо идти, - неохотно добавила она.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Нужно было разжать объятия, но Габриэль медлил - секунду, другую... Видит небо, он мог провести так ближайшую вечность, но неоглашенные правила их общей игры в хороших друзей подразумевали иное, и пикардиец не без сожалений отпустил Луизу.
- Спасибо вам за все, - тихо произнес он в ответ на ее обещание помочь.
Была во всем этом некоторая злая ирония. Она могла сделать его счастливым одним своим желанием, без всяких сложностей с неприятными ей поручениями и попытками выторговать у королевы капельку расположения для одного шевалье с дурной репутацией. Лучшая награда из возможных была в ее руках, и он был готов на многое, если не на все...
Осознание власти этой женщины над ним не могло не тревожить, но Габриэль не хотел с этим бороться. Не сейчас.
- Будьте осторожны, - попросил он напоследок.
Кто знает, что решит сделать с письмом капитан, и к чему это приведет...
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза не удержалась все-таки, протянула руку и легонько погладила Габриэля по щеке, очень быстро, чтобы не успеть передумать - и сразу же порхнула к выходу, потому что щека была теплая и чуть-чуть колючая и у нее сразу черт знает какие мысли в голову полезли, а Габриэль - он же был по-настоящему хороший, и если бы он только знал, о чем она думает и какая она на самом деле нехорошая, он бы ее сразу разлюбил и уж точно ничего бы для нее не стал делать.
- Вы, - шепнула она, оборачиваясь, - сами будьте.
Она сбежала вниз по лестнице так быстро, как могла, чуть туфельку не потеряла, и в лавке оказалось вдруг пусто, так что она растерялась, но тут пришла, шаркая туфлями, жена мэтра Тома, и Луиза быстренько купила у нее баночку крема для рук - хороший был крем, наверное, Луиза им сама не пользовалась, ей Лукреция свой делала, но как подарок он очень подходил, и свекрови, чтобы ей немоглось, и дамам знакомым - надо же было понемножку и других подруг заводить? Луиза боялась, конечно, что шевалье де Тран за ней спустится и она тогда уйти уже не сможет, но он ее уважал, по-настоящему уважал, ей от этого еще стыднее стало, но она все равно расплатилась очень быстро и быстро ушла - чтобы не перестал.
Конец эпизода
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Письмо счастья. 12 февраля 1629 года