Когда ее величество ее отпустила, Изабелла хотела сперва пойти искать нужного пажа, но только она вышла из покоев королевы, как ей стало не по себе - вот как это она туда пойдет? Все-таки пажи это не дети уже, и их там шестеро, и как она поговорит с нужным? Лучше утром, когда некоторые из них будут прислуживать ее величеству, а днем будут другие, и в конце концов она узнает правильного, и его можно будет расспросить! Правда, это целый день…

Мадемуазель де Пренэ, с которой Изабелла делила комнату, была очень милой, но ужасной болтушкой и все время спрашивала ее, не получала ли она писем от своего рыцаря. Изабелла ответила, что не получала, хотя на самом деле хотела сказать, что это не ее дело, но мадемуазель де Пренэ не поверила, и Изабелла так рассердилась, что выбежала из комнаты, чтобы в сердцах не наговорить ей гадостей, ну нельзя же быть такой любопытной! За дверью было темным-темно, но вдалеке было открытое окно, и Изабелла подошла к нему, чтобы посмотреть на луну и подумать немного о шевалье де Лавале, какой он был благородный и отважный. Может, завтра он ее найдет и скажет, что узнал, кто украл письмо ее величества из ее кабинета?

Тут Изабелла вдруг услышала слово "мушкетер", и это был добрый знак, конечно, и она высунулась из окна, чтобы услышать еще что-нибудь, но это были только два мушкетера, дежуривших на балконе, и они говорили о скорой смене караула, и тут Изабелла, сама не зная, как она на это решилась, выпрямилась, чтобы ее не было видно снизу, и спросила:

- Простите, господа, а вы не знаете, шевалье де Лаваль сейчас на дежурстве?

- А? - спросили снизу - они наверняка оба задрали головы, но Изабелла не стала выглядывать, только повторила вопрос, и тогда один из них сказал: - Да, кажется. Да?

- В Большой галерее, - сказал другой и хохотнул. - А?

- Нет, у покоев его величества, - возразил второй.

Первый проворчал что-то недовольное, Изабелла не поняла что, и добавил: - Да, я ошибся. Но мы скоро все сменяемся, мадам.

Изабелла тогда решилась, спустилась на второй этаж и поспешила к покоям его величества, думая, что они имели в виду про Большую галерею. А что если они ошиблись?

К счастью, пока она шла, она сообразила, как себя вести, и поэтому, увидев двух мушкетеров - Его и кого-то еще - на карауле у королевских покоев, она не стала останавливаться, только посмотрела пристально на шевалье де Лаваля и пошла дальше - недалеко, только в соседнюю приемную, где никого не было, и села на стоявшую у стены банкетку. В пустой и темной зале ей сразу стало не по себе, и она сперва думала, что это с непривычки, потому что так поздно вечером здесь, конечно, никого не было, но потом она вспомнила, что король в отъезде, поэтому тут и днем сейчас было немноголюдно, и тогда она спохватилась, что это было неприлично, а может, и опасно, и хотела уйти, но потом сказала себе, что это же шевалье де Лаваль! Не боится же она шевалье де Лаваля! И она, конечно же, не боялась, то есть не должна была, но немножко все равно побаивалась и поэтому, когда он вошел, она так обрадовалась, что выпалила первое, что ей пришло в голову:

- Ой, шевалье, какое счастье! А я боялась, что вы… - она осеклась, покраснела и кое-как выдавила из себя: - До-до-добрый вечер!

Изабелла ответила не сразу, потому что у нее задрожали губы, а отворачиваться было бы ужасно невежливо, и значит, шевалье де Лаваль мог сразу увидеть по ее лицу, как она расстроена, но только он наверняка ничего не заметит, потому что это она, глупенькая, его полюбила, а он… И даже если он заметит, он будет вести себя вежливо и сделает вид, что он ничего не заметил, потому что он настоящий рыцарь и должен спасти королеву… и она тоже должна спасти королеву или хотя бы помочь, и это главное.

Воспоминание о ее величестве, которая сейчас, наверно, ворочалась без сна на своем роскошном, но постылом ложе, тревожась об украденном письме и гневе короля и своем будущем, сразу заставило Изабеллу взять себя в руки, и она изо всех сил улыбнулась, хотя улыбаться было совсем нечему, и когда она подумала, что она сейчас скажет, у нее из глаз полились слезы, не потому что она была так огорчена, что шевалье де Лаваль был так холоден, конечно, а потому что она так ничего и не сделала, чтобы помочь ее величеству, совсем ничего!

- Д-да, - кивнула она, надеясь, что в полутьме приемной ее слез будет не видно, вот только голос… - Простите, сударь, я… я сейчас.

Она отвернулась и быстро вытерла ладонями глаза и щеки, потому что платок он точно бы заметил, и все-таки шмыгнула носом и повернулась к нему снова.

- Ее… - ой, а если их подслушивают? Изабелла поспешно поправилась: - Она, ну, она, - она подчеркнула слово голосом и выразительно посмотрела на потолок, - получила еще одно письмо. Вот.

Она снова шмыгнула носом - ну, может, у нее насморк, насморк у всех бывает! - вытащила из рукава письмо и протянула его шевалье.

Он был так добр, шевалье де Лаваль, и Изабелла должна была бы обрадоваться, но она совсем не обрадовалась и даже наоборот, слезы потекли еще сильнее, и она снова должна была отвернуться. Он был так добр, а она ревела как дурочка, а мужчины ненавидят женские слезы, и никакие у нее глаза не прекрасные, они наверняка опухли и покраснели, а совсем не затуманились! Нет, как хорошо все-таки, что в зале темно и он не видит, на что она стала похожа, чучело чучелом!

Вслух она, конечно, ничего такого не сказала, потому что она была не такая дура и потому что он бы сразу догадался по ее голосу, что она опять плачет, любой бы догадался, но она кивнула, а потом спохватилась, что она стоит к нему боком, и повернулась обратно и кивнула снова, что да, мол, письма сами не появляются, и надо было сказать шевалье де Лавалю, что он прав про дежурных фрейлин, даже если это были не они, она же их всех знала, и они не могли! И Изабелла поэтому зажмурилась и опять открыла глаза, чтобы перестать плакать, и подумала, какой он был умный, раз подумал про фрейлин, потому что никто бы их не заподозрил, и первое письмо - если какая-нибудь другая дама захотела бы зайти с дежурной фрейлиной в кабинет, то никто бы ничего не подумал… ой, то есть нет, тогда бы дежурная фрейлина увидела бы, как она кладет письмо в шкатулку королевы… не фрейлина, конечно, кладет, а дама…

К счастью, шевалье де Лаваль затем спросил ее про второе письмо, и тут она все знала совершенно точно и могла помочь, даже если она

- Ах, сударь! - ужасно страшно было признаваться, и горло у нее опять заболело, но она должна была сказать правду, даже если он будет ее презирать. - Это я… в этот раз… это я виновата, это я послужила орудием этого негодяя! Я… Клянусь, я понятия не имела! Он дал мне письмо, как будто для меня… мне иногда приносят письма… всякие глупые письма…

Нет-нет-нет, она не будет говорить, что это любовные письма, даже со стихами, и не может этого быть, чтобы одно из них было от него!

- И письмо было мне… то есть я думала, что оно было мне, мне паж сказал, и… - она закусила губку и чуть не вскрикнула, но не от боли, а потому что вспомнила: - Месье де Нантье! Это месье де Нантье мне его дал! И сказал, что оно для меня, а внутри было надписано для ее величества, и я его сама ее величеству отнесла - но я не со зла! Я просто не знала!

Месье де Нантье, теперь она вспомнила, один из старших пажей! Только он же наверняка будет отпираться, чтобы его не наказали…

Изабелла чуть не расплакалась снова, хотя только-только справилась со слезами. Она плохо рассказала или совсем плохо поступила, и он не мог поверить, что она поступила так скверно. Взяла письмо невесть от кого и прочитала, когда надо было его сразу показать маменьке!

- Да, - призналась она, повесив голову. - Я… я не подумала.

Маменька бы сразу указала, что в этом-то все и дело, что она никогда не думала, а если бы подумала, то сразу поняла бы, что делать, слава Богу, воспитывали ее как положено, но да, если не думать… А месье де Лаваль, напротив, не только не стал ее ни в чем упрекать, но даже не вздохнул так, словно у него сердце разрывалось, а наоборот начал ее утешать, и за это Изабелла тоже его любила до умопомрачения и мысленно пообещала, что сделает для него все что угодно, вообще все, если он только попросит.

- Сейчас уже поздно, - начала она и тут же спохватилась: - но только, конечно, пажи еще не спят, они же мальчишки, и я, конечно, с вами пойду, сударь, если вы только позволите. И… и мне… мне здесь подождать, пока вы освободитесь?

Изабелла это сказала и только тогда подумала, что надо ополоснуть лицо, а тут негде, но и идти куда-то в таком виде нельзя, надо хотя бы вытереть глаза как следует, иначе все увидят, что она ревела как последняя дурочка, и выдумают невесть что, потому что он такой… такой…

Изабелла кивнула, а потом вспомнила, что в зале темно и он, может, не заметил, и сказала:

- Я буду ждать, сударь, - и только она эти слова произнесла, как ей снова стало стыдно, потому что он мог догадаться, что она не просто так его будет ждать, не только потому что он может помочь ее величеству, и поэтому она добавила еще: - Но сперва мне нужно еще кое-что сделать.

Это была даже правда, потому что ей нужно было обязательно ополоснуть лицо, но она все равно почувствовала, что краснеет, как будто наврала, и она сделала реверанс и ушла, так быстро, как только могла, и не обернулась, хотя ей ужасно хотелось обернуться. Конечно, он не посмотрит ей вслед - ей бы очень хотелось, чтобы он посмотрел, но он был рыцарь и он не захочет ее компрометировать, он даже, может, скажет что-нибудь своему товарищу, чтобы тот не подумал ничего дурного, и поэтому она тоже не должна была оборачиваться, и она обернулась, только когда свернула за угол, и тогда ни она ничего не увидела, ни ее никто уже не увидел.

Изабелла сперва хотела подняться к себе, но по дороге сообразила, что тогда ее соседка по комнате может начать ее расспрашивать, то есть наверняка начнет и лучше не возвращаться сейчас, а прийти потом, когда она уже заснет, и тогда ей придется что-о рассказывать только утром. Поэтому она спустилась на кухню и умылась там, а потом ее вдруг осенило, и она потребовала у поваренка булочек, положила их на блюдо и обратно пошла с этим блюдом - как простая служанка, но она вдруг поняла, что во-первых, проголодалась, а во-вторых, что булочками можно угостить пажа, и когда ей по дороге попался лакей, который любезничал со служанкой, она отправила его за месье де Нантье. Получилось очень правильно, и он сразу побежал исполнять, а она пошла в одну из приемных неподалеку от дверей в покои ее величества, поставила блюдо на стол, встала у двери и стала ждать. Когда она услышала чьи-то шаги, она подошла к двери и посмотрела, и это оказался уже шевалье де Лаваль, такая удача!

- Сударь, сударь! - шепотом позвала она.

Пока она ждала, она успела решить, что он ее не одобрит, нечего ей было решать за него, кого звать, но она все равно рассказала ему, что уже послала за месье де Нантье, только сначала показала ему блюдо и предложила ему булочку, потому что маменька говорила, что мужчин надо кормить, тогда они становятся добрее. Но только не успела она закончить и еще раз извиниться, как снаружи послышались шаги, и на этот раз ей показалось, что шли два человека.

Извбелла тоже шарахнулась в тень около окна и больно ударилась коленкой о банкетку, а потом увидела, что месье де Лаваль оказался ближе нее к двери, и подумала, что если за ней кто-то следил, а сейчас придет и увидит его, то она будет страшно скомпрометирована, и поэтому сама подбежала к двери, чтобы увидели только ее. Человек снаружи нес свечу, и она поэтому не сразу поняла, кто это, но зато вдруг сообразила, что если кто-то видел, как месье де Лаваль сюда зашел, то может, она себя скомпрометировала еще даже хуже. Это было совсем ужасно, и она снова отпрянула от двери и тут только осознала, что один из них был намного ниже второго - это был мальчик, паж!

- Ах, месье де Нантье! - воскликнула она с облегчением и кивнула лакею - как полагалось, с учтивой благодарностью. - Прекрасно, заходите, вы мне нужны. А вы… - как зовут слугу, она не помнила, но это же было неважно? - Вы идите. Ой, только свечу оставьте.

Месье де Нантье - да, она правильно вспомнила, это был он, такой тощий, будто его не кормили, и с крутыми черными кудрями - сперва замялся и оглянулся на лакея, а потом пробормотал что-то невнятное, взял у него свечу и пошел зажечь настенный светильник. Выглядел он очень испуганным, и Изабелла поздравила себя, что она была такая предусмотрительная, и спросила - очень мило, чтобы усыпить его бдительность:

- Хотите булочку, шевалье?

Ну, мало ли, может, она любит кормить пажей булочками и ничего такого в виду не имела. Некоторые белок с рук кормят, а она - всего лишь пажа, и не с рук, а с подноса. Но получилось у нее, похоже, не очень убедительно, потому что месье де Нантье уставился на месье де Лаваля и не спускал с него глаз, пока относил свечу обратно, и булочку даже не заметил, а сказал глухим голосом:

- К вашим услугам, господин мушкетер, - а потом он словно вдруг вспомнил про Изабеллу и добавил: - И мадам.

Говорят, что лучшая защита — это нападение. Те, кто это говорит, однако, никогда не были пажами из благородной, но небогатой семьи, не помнили, что вся их судьба — в руках любого взрослого, и не слышали каждый месяц, что их родители из кожи вон вывернулись, чтобы добыть им это место, а на них, оказывается, жалуются, что они склонны дерзить вышестоящим. Пожаловался только г-н де Совалье и целых четыре года назад, но Жан де Нантье до сих пор вспоминал об этом — отчим спустил с него шкуру, а мать, когда пришла к нему ночью, спросила, не лучше ли отправить на его место Мишеля, его сводного брата. Мишель был таким милым ангелочком, и его все любили, а Жана не любили, хотя отчим позаботился о нем как о родном — добыл для него место пажа при королевских конюшнях. Жан мечтал, что его возьмут на войну, он отличится и станет шталмейстером, но никто его не взял — слишком юн и к тому же смахивает на цыгана, кому такой нужен? Теперь Жан был старшим среди пажей, а короля все не было, и вдруг, как говорил отчим, его просто выгонят, потому что он слишком взрослый? Он отдал бы правую руку, лишь бы выслужиться, и первые слова мушкетера прозвучали для него сладчайшей музыкой — так, что у него даже у ушах зашумело, и он едва сообразил поклониться.

Услуга! Услуга мушкетеру! И здесь же была дама, фрейлина, значит, ничего дурного у него просить не собирались!..

За неторопливыми передвижениями мушкетера он следил, затаив дыхание и тщетно пытаясь подавить неуклонно возрастающий страх — слишком тот был похож на кота, караулящего мышиную норку — и поэтому даже не сразу понял, что тот спросил.

Письмо? Письмо?..

Конечно, все они передавали записочки. От кавалеров дамам, от дам кавалерам, от горничных конюхам и порой от посторонних людей — слугам. От маркиза Мирабеля, например — испанского посланника пажи любили, он всегда был щедр и никогда не распускал руки. От г-жи де Буа-Траси или ей самой — графиня получала и посылала множество записочек, и за них всегда платили кавалеры. От мадам де Мондиссье — очень редко, но зато она никогда не скупилась и с ней часто можно было поболтать, она могла дать монетку за какие-нибудь слухи. От… Проще было бы сказать, от кого не передавали!

Но признаваться в этом было нельзя — или у тебя же потом будут неприятности, и от адресата, и от отправителя, и от того, кто спрашивает, и от г-на де Совалье… Нельзя было! И поэтому Жан сделал круглые глаза и, даже не посмотрев на фрейлину — зря боится, дуреха, он не расскажет! — самым невинным тоном спросил:

— Какое письмо, ваша милость? Нам запрещено передавать письма! — голос у него начал ломаться уже давно, и потому вместо изумленного сопрано у Жана получился пронзительный фальцет. — Мадемуазель, разве я вам что-то передавал?

Мушкетеров пажи уважали, и врать мушкетеру не хотелось, но честь дороже, и Жан нашел компромисс в том, что не сказал, по сути, ни слова лжи. А фрейлина пускай врет, им можно, они женщины.

Обычно Изабелла так бы пажу и поверила, ей бы и в голову не пришло, что дворянин может солгать, но после того, как юный месье де Нантье им уже солгал, она ему уже не верила, а тут он еще и ответил так, будто это она во всем виновата!

- Когда это я вам доверилась? - воскликнула она. - И вовсе я вам не доверилась, вы мне просто дали письмо, и все!

Лаваль несколько секунд изучающе рассматривал юношу, а потом, бросив короткий взгляд на Изабеллу, мягко попросил:
- Мадемуазель, не будете ли вы так любезны выйти из комнаты, запереть дверь и пройти до конца коридора, чтобы убедиться, что нашей беседе никто не помешает. Я позову вас, когда наша беседа завершится.

Так он это сказал, что у Изабеллы сердце замерло на миг, а потом заколотилось как птичка в руке - быстро-быстро. И вот странно: ей, с одной стороны, стало страшно - и за пажа, и еще отчего-то, а с другой… ой, с другой стороны, ее наполнил какой-то странный восхитительный восторг - как будто она стояла на краю крыши и смотрела вниз и собиралась спрыгнуть. Она и хотела как-то раз так спрыгнуть, но испугалась, а сейчас…

- Хо-… хорошо, сударь, - прошептала она и как во сне направилась к двери.