Лапен остался, они поехали дальше. В Ле-Брей, где остался Жюль-Сезар. Мадам де Бутвиль ехала верхом - так было куда удобнее, а граф не возражал. Шевалье де Ронэ тоже решил ехать верхом - и с ним тоже никто не стал спорить. А Эмили даже смотреть на него не хотела - она злилась, и больше на себя, чем на него. Потому что он как раз был такой, как всегда, а вот она... Как она могла так забыться, стыд какой! Хорошо хоть Луи-Франсуа ни о чем важном не заговаривал... Но не поглядывать исподтишка на бретёра она не могла. И будто сама чувствовала, как ему больно. И подъехала к нему во дворе трактира. 
- Тот парень, - не глядя на Теодора, Эмили кивнула на сына трактирщика, - вполне может вам помочь. Позвать?

Бретер ответил ледяным взглядом.

– Право, мадам. Вы думаете, я не мог додуматься до этого сам? Если бы я хотел, чтобы мне помогали, я бы попросил.

Эмили прикусила губу и смерила бретёра не менее ледяным взглядом - как если бы он в зеркало посмотрел. И пусть свалится, черт с ним, раз такой упрямый!
- Где ж вам додуматься! - она ловко спешилась.

Бретер сощурился. И соскочил на землю – почти с обычной своей легкостью. По лицу его снова разлилась бледность, но губы искривились в усмешке.

– Не в вашем обществе, мадам.

- Ага, в моем обществе вы теряете голову! - съязвила мадам де Бутвиль, внимательно посмотрела на Ронэ и добавила тихо: - Не дурите, неужели приятнее свалиться в грязь?

Лошадь переступила с ноги на ногу. Тряхнула головой, негромко всхрапнула. И Теодор, глядя на молодую женщину поверх гривы, упрямо покачал головой.

– Это мое дело, мадам. Займитесь своими. Видит Бог… – он осекся. Вынужденно сделал шаг вперед, когда Киска потянулась к плечу Эмили. И закончил, верно, не так, как собирался: – Видит Бог, это будет милосерднее.

Луку он, однако, не отпустил. И с места не сдвинулся.

Эмили посмотрела в глаза Теодора, и губы ее тронула печальная улыбка.
- Невозможный дурак!
И сделала пару шагов в сторону мужа.

В комнату вошел Жюль-Сезар. Ему не так давно сообщили, что графиня де Люз вернулась. Причем, с ней был не только де Ронэ, но и ее муж. Каким образом здесь очутился граф, и почему он терпит присутствие бретера, юноша не знал. Едва он только намеревался засвидетельствовать свое почтение чете де Люз, как был остановлен служанкой графини, которая прежде всего просила его навестить де Ронэ - оказывается, тот был ранен. Просьба эта очень удивила Бадремона, ведь этот господин был  последним, кого тот хотел видеть. И тем не менее он подчинился просьбе графини, как делал всегда.
И вот сейчас он взирал на своего "вчерашнего оппонента", вглядываясь во мрак комнаты. Света явно было недостаточно, поэтому приходилось напрягать глаза, чтобы разглядеть что-то большее, чем очертания.
И тем не менее, почти никакой жалости или сочувствия Жюль-Сезар не испытывал. Он не знал, насколько тяжело было положение, но даже если бы раны были достаточно серьезны, в глазах молодого человека это было лишь достойным наказанием для недостойного человека.
- Вы хотели меня видеть, сударь? - спросил он, стараясь придать своему голосу и лицу максимально равнодушный вид.
Его же собственные раны беспокоили его уже меньше - во всяком случае ходить он уже мог, хоть временами еще ощущал ноющую боль. Похоже, лекарь, которого привел Криссе, знал свое дело.

Отредактировано Жюль-Сезар де Бадремон (2020-07-09 11:05:36)

- Как видите, - отозвался юноша на вопрос о ране. В то, что де Ронэ заботит его здоровье, он не верил ни секунды. Еще слишком свежа была сцена того вечера, когда этот человек, не взирая на рану, накинулся на него... и на графиню. В голове пронеслась мысль о том, что, возможно, это граф ранил бретера. Что ж, если он узнал о том, что случилось между де Ронэ и его женой, то это вполне возможно. Даже короткого знакомства Жюлю-Сезару хватило, чтобы понять, что граф таких оскорблений (а ничем другим это не назовешь) терпеть не будет. Так может быть, графиня все рассказала мужу? Во всяком случае, по мнению юноши, именно так и нужно было сделать, но, увы, сама графиня, явно отдавала предпочтение де Ронэ. Да и вряд ли бы тогда они приехали вместе. Нет, видимо, все-таки это кто-то другой.
Он прошел к столу и зажег свечу. Мрак слегка рассеялся. Света все равно было мало, но по крайней мере можно было что-то разглядеть дальше своего носа.
Взгляд Бадремона окинул комнату - в целом она мало отличалась от его собственной. В этом провинциальном трактире не было большого разнообразия в мебелировке. Затем взгляд его скользнул по фигуре бретера. Даже при слабом свете свечи было видно, что тот пребывает далеко не в самом лучшем состоянии. Даже язвить перестал.
Бадремону подумалось, что де Ронэ сейчас напоминает ему сейчас себя самого - раненого пару дней назад.
- Забавно, правда, - произнес он, даже не столько обращаясь к де Ронэ, сколько к самому себе. -  Помните, еще недавно я вот так же был прикован к постели своей раной, а Вы стояли надо мной? Помните, что Вы говорили в тот вечер? А что делали? Вы вообще помните тот вечер? Или же Ваша совесть не позволяет хранить в памяти подобное воспоминания? - Он помолчал, особо не ожидая, что ему ответят. - А теперь все с точностью до наоборот.
Он сам удивился, как спокойно, и даже равнодушно звучит его голос. А ведь еще пару-тройку дней назад он бы, наверное, как минимум ударил бы этого человека, а как максимум - схватил бы шпагу и проткнул его насквозь. Тогда хотелось, чтобы он почувствовал боль, хотя бы физическую, чтобы он хоть раз побывал на месте тех, кто пострадал от него, раз уж к его совести и чести взывать уже бесполезно. И вот сейчас его словно бы услышали, но... перегорело, видно. Юноша подумал о том, что бретер мерзавец по натуре своей, и этого уже не изменить. Что бы ни произошло с ним, едва ли хоть мелкая толика осознания или раскаяния озарит его.
Но это вовсе не означало, что Бадремон простил его. Скорее наоборот, он твердо пообещал себе, что более не позволит этому недостойному человеку влезать в свою жизнь, и даже самая крайняя нужда не заставит его протянуть руку бретеру. Если графиня желает впускать его в свою жизнь, то это ее решение, но сам же юноша отныне не желает иметь ничего общего с этим человеком.

- Я так и думал, - ответил Жюль-Сезар. Заставить этого человека хотя бы задуматься о своих поступках (не говоря уже о хоть каком-то раскаянии) не смог бы даже сам апостол Петр, про юношу и речь не шла. - Я не собираюсь проповедовать, тем более, что, как Вы верно заметили, паства, и правда, весьма скверная.
Бретера было не исправить - чуть что, и хватается за оружие. Неужели, он и правда считает это решением всех проблем? Для Бадремона, который, напротив, считал применение силы последним из всех доступных средств, было как минимум нелогичным. Тем более, что было очевидно - в таким состоянии он не сможет сделать даже пары выпадов, а если и сможет, то это будет стоить ему всех оставшихся сил. Но де Ронэ этого, видимо, признавать упорно не желал. Даже дагу выхватил зачем-то.
- Уберите оружие, - сказал Бадремон, взглядом окидывая собеседника. - Если Вы думаете, что я хочу вызвать Вас, то ошибаетесь. А удовлетворение можете предоставить господину графу, если он того пожелает. Его Вы оскорбили гораздо больше, чем меня. Хотя я не считаю, что Вы достойны того, чтобы скрестить с ним шпагу. - Он почувствовал, что где-то в глубине снова появилось раздражение, хотя голос звучал ровно. А ведь он не хотел более тратить свои нервы на этого человека. Он заставил себя отвлечься.
- Что касается графини, то она может располагать моими услугами, - "...в отличие от Вас", - чуть было не добавил он. Но сдержался. Устраивать сейчас очередной скандал совершенно не хотелось. В конце концов, он здесь не для этого.

Видимо, де Ронэ полагал, что юноша пожелает рассказать о случившемся графу. Если бы этот разговор состоялся еще пару дней назад, то он был бы недалек от истины, потому как именно это и было первой мыслью Жюля-Сезара в тот момент. Однако, поразмыслив, он понял, что это палка о двух концах, ведь весь рассказ несомненно скомпрометировал графиню. Этого Бадремон допустить не мог, поэтому в результате он все же решил, что графу о приключениях своей жены лучше не знать.
-Будьте покойны, - отметил он. - Я не собираюсь никому ничего рассказывать. Господин граф ничего не узнает, во всяком случае от меня.
Здесь был еще один вариант развития событий, ведь и сама графиня могла решить открыть все мужу. Для юноши, который никогда не был сторонником каких-либо секретов или недомолвок (особенно между близкими людьми, и особенно тех, в которые оказываются посвящены посторонние), надо признаться, это был самый логичный исход для всей этой истории. К слову, его матушка была уверена, что всяческие тайны разрушают брак. "У порядочной женщины не должно быть секретов от мужа, а если таковые имеются, то едва ли ее можно назвать порядочной," - говаривала она бывало. Да и сам Жюль-Сезар, на секунду представив себя на месте графа, подумал, что был бы не в восторге, если бы узнал, что супруга так много скрывает от него.

Поток мыслей прервало появление трактирщицы. Как только она ушла, де Ронэ снова заговорил. Даже при всем столько дурном отношении Бадремон не мог не признать, что доля правды в его словах есть. У него не было ни лошади, ни денег, чтобы ее нанять или купить. И это было проблемой, особенно, если потребуется сопровождать чету Бутвиллей. А оказаться в одной карете с графом после всего произошедшего он не хотел - и опять бретер был прав - так как чувствовал, что может не сдержаться и сказать лишнего.
-  Что Вы от меня хотите? - спросил он после некоторого молчания. Хотя тон его собеседника не предполагал вопроса, юноша все же предпочел прояснить, каким образом его безвыходное положение собираются использовать.

Как ожидалось, графу никто ничего рассказывать не торопился. Хотя это и вызывало с нем некоторый внутренний протест, все же Бадремон понимал, что так будет лучше для всех. Уж слишком много вопросов за собой повлекут все эти рассказы.
Де Ронэ говорил уверенно, так, словно Бадремон был  каким-нибудь посыльным, которому раздают распоряжения. Еще некоторое время назад юноша бы возмутился. Но была проблема - ему действительно нужны были деньги. И, по злой иронии, кроме как у этого человека, взять их было негде, потому что просить финансовой помощи у графини он бы не решился, тем паче в присутствии мужа - она и так много для него сделала.
- Хорошо, я сделаю, как Вы просите, - ответил он. - Про Седого Луи здесь говорили - он как раз забрал почтовых лошадей, на которых мы приехали. Кстати, Вы собираетесь заставить замолчать всех, кто нас видел? Некоторые из той компании еще наведываются сюда.
"А впрочем, - подумал юноша, - мои ли это заботы? Пусть разбирается с этими господами как пожелает." У него на языке вертелся тот разговор с Криссе и странные слова о том, что он знает графиню, и что ждал ее появления здесь. Наверное, де Ронэ это бы не совсем понравилось.
Лицо Бадремона приобрело задумчивый вид. Он прикидывал, стоит ли заикаться о своей встрече с Киссе, и том, что было на ней сказано. В результате Жюль-Сезар пришел к мысли о том, что все эти сведения он оставит при себе. Как показалось ему, ничего опасного или компрометирующего сказано не было. Да и потом, в случае чего он лучше расскажет об этом графине, а не бретеру. А там уж пусть она сама решает, что с этим делать.

- Нет, не назойливы. Криссе тут бывал, Пентаж, кажется, тоже, - ответил Бадремон. - Про Вас, кстати, вспоминали, - добавил он. Без подробностей. Де Ронэ мог и сам предположить, в насколько "радушно" его тут поминали (особенно когда он не мог иметь возможности все слышать).
Де Ронэ, казалось, что-то про себя прикидывал. Видимо, он думал, как бы сделать так, чтобы граф по возможности не пересекался с людьми, которые видели тут его жену. Бадремон и сам об этом подумал. Ладно, постояльцы, но ведь были еще хозяева и слуги в трактире. С кем-то из них графу так или иначе придется иметь дело. Иными словами, если граф пожелает что-нибудь узнать, то это будет очень просто. Остается надеяться на то, что такого желания у него не возникнет, и он вполне удовлетворится тем, что ему расскажут графиня и де Ронэ.
- .. Но как ни крути, тут большую роль играет случай, - сказал он, как бы в продолжении собственных мыслей, наблюдая за тем, как собеседник поглощает свой ужин. В его представлении события будущего могли развиваться весьма хаотично. Контролировать их полностью не мог даже вездесущий бретер.

"Не знал, что он интересуется поэзией..." - подумалось Бадремону, когда его собеседник стал цитировать стихи. В его голове образ, который олицетворял бретер, было мало совместим с каким-либо искусством. Ну и, конечно, чего было у него не отнять так это язвительности. Наверное, он и будучи при смерти будет острить.
Бретер продолжал заниматься своим ужином. Бадремон заметил, что раны все-таки мешают ему. Должно быть, они были серьезнее, чем он пытался показать.
-Мне казалось, что я уже говорил Вам, что не собираюсь распространяться об этой поездке. Ни графу, ни кому-нибудь другому. Или Вы желаете, чтобы я на Библии поклялся? - Бадремон не мог удержаться от сарказма.
Де Ронэ явно не доверял ему. Наверное, в чем-то он был прав, но в данном случае от юноши зависла еще и графиня, поэтому говорить лишнее он был не заинтересован.

Отредактировано Жюль-Сезар де Бадремон (2020-07-26 01:38:07)